После Великой Отечественной войны население СССР испытало новый — третий — массовый голод в период коммунистического режима. Российские историки отмечают, что он лишь отчасти был вызван засухой и неурожаем 1946 года, а также гибелью на фронте большого количества сельчан. По их мнению, послевоенный голод в значительной степени был "рукотворным", спровоцированным действиями советского правительства, в том числе беспощадной политикой продовольственных заготовок с целью создания хлебных резервов на случай новой войны, а также экспортом зерна за рубеж. "Idel.Реалии" на основе исторических свидетельств, архивных документов и воспоминаний очевидцев рассказывают о том, как переносило голод население регионов Поволжья и Урала.
НОВАЯ ПРОДРАЗВЕРСТКА
Третий массовый голод советского времени начался во многих регионах СССР ещё в военные годы. Массовая мобилизация мужского населения, а также большого количества техники на фронт, призыв оставшегося в тылу трудоспособного населения на работу в промышленности и добычу полезных ископаемых, на восстановление освобожденных от немецкой оккупации районов СССР привели к практически полному обезлюдению деревни, что крайне пагубно отразилось на снабжении сельчан продовольствием.
Так, весной 1944 года наркомат госбезопасности БАССР сообщил в Башкирский обком ВКП(б), что в ряде сельских районов республики "из-за отсутствия продуктов питания колхозники режут последний скот, вынуждены употреблять в пищу мясо павшего скота, кошек и т.д.".
"Без военных действий и вражеской оккупации село в Башкирии оказалось на грани полного краха", — констатировал уфимский журналист Александр Костицын, описывавший положение башкирской деревни в военное время.
Татарстанский историк Альфия Галлямова также отмечала, что "к концу войны село находилось на грани выживания".
"Самыми тяжелыми были 1944-1945 годы, — писала исследовательница. — Отдавая все фронту, деревня была обречена на полуголодное существование, негативно сказывавшееся на состоянии здоровья людей. По данным НКВД, в 1943 году наблюдался резкий рост заболеваний сыпным тифом. В 1944 году количество больных дистрофией в ряде районов республики доходило от 2 000 до 3 000 человек, септической ангиной — около 24 000 человек, умерло 6 097 человек".
Однако с окончанием войны голод в Советском Союзе отнюдь не закончился. Скорее — только начинался.
Как отмечал в своей монографии "Голод в СCCР 1946-1947 годов: происхождение и последствия" историк Вениамин Зима, "в разгар лета 1946 года в правительственных кругах был разработан план строгого режима экономии хлеба". С этой целью "было решено взять по возможности весь хлеб из колхозов и совхозов по обязательным поставкам и закупкам".
14 июля 1946 года Совмин СССР и ЦК ВКП(б) издают совместное постановление "О хлебозаготовках".
"При большой потере урожая [вследствие засухи 1946 года] в Черноземной полосе России, на Украине и в Молдавии, правительство СССР сделало ставку на Поволжье, Урал, Сибирь и Казахстан, — писал Зима. — Даже тем республикам, краям и областям, которые подверглись гибельному воздействию стихии, размеры обязательных поставок зерна в 1946 году были увеличены".
По данным историка, в РСФСР самые крупные надбавки к плану обязательных поставок зерна получили в том числе Горьковская (ныне Нижегородская), Сталинградская (ныне Волгоградская) области и Татарская АССР.
Исследовательница Равиля Хисамутдинова отмечала, что "был составлен список 37 областей, краев и республик, которые, как считало правительство, имеют возможность досрочно выполнить государственный план хлебопоставок и сдать зерно сверх плана; в их числе оказались все семь областей и автономных республик Урала".
"Челябинская область и Башкирия должны были сдать сверх плана по 1 млн пудов, Курганская, Молотовская (ныне Пермский край), Свердловская и Чкаловская (ныне Оренбургская) области — по 500 тыс. пудов, Удмуртия — 200 тыс. пудов", — приводила конкретные цифры Хисамутдинова. Она также добавила, что "Башкирия взяла обязательства сверх плана сдать 1 млн 136 тыс. пудов хлеба, Курганская область — 1 млн пудов".
"Вследствие этого в 1946 году в Чкаловской области почти 2/3 колхозов, в Башкирии более половины колхозов, в Удмуртии 46,4% и в Челябинской области 41,8% колхозов не выдали хлеб на трудодни или выдали его до 300 г.", — указывала Хисамутдинова.
Самарский исследователь Александр Репинецкий писал, что "уже в конце сентября 1946 года бюро Куйбышевского обкома ВКП(б) приняло решение о сокращении контингента населения, получающего хлеб по карточкам".
"Иждивенцам норма выдачи сократилась с 300 до 250 гр. в день на человека, а детям она была уменьшена с 400 до 300 гр.", — приводил данные исследователь.
"Я инвалид II группы. Как трудно мне жить, паёк не дают… Никому мы не нужны. Придётся, наверное, погибать", — цитировал Репинецкий отчаянное письмо жителя села Спиридоновка Утёвского района Куйбышевской (ныне Самарской) области Г.К. Комкова в Президиум Верховного Совета СССР.
Исследовательница Ирина Лосева писала, что "из колхозов и совхозов Горьковской (ныне Нижегородской) области изъяли практически весь имеющийся хлеб, который предназначался для крестьян и распределялся в форме натуроплаты".
27 сентября 1946 года правительство СССР и ЦК ВКП (б) приняли новое совместное постановление "Об экономии в расходовании хлеба", в соответствии с которым с 1 октября предусматривалось снять с пайкового продовольственного обеспечения большое количество населения — преимущественно неработающих взрослых иждивенцев: пенсионеров и инвалидов.
"ДОРОГОЙ СЫНОК, МЫ ПРИБЛИЖАЕМСЯ К ГИБЕЛИ"
Уже в 1945 году органы власти получали от спецслужб донесения о надвигающемся на деревню голоде.
Из спецсообщения НКГБ Башкирской АССР секретарю Башкирского обкома ВКП(б) по жалобам населения на продовольственные затруднения от 9 августа 1945 года:
"Отмечены жалобы населения Бакалинского, Туймазинского, Шаранского, Стерлитамакского, Федоровского, Макаровского, Бирского, Краснокамского, Калтасинского, Уфимского, Гафурийского и др. районов Башкирской АССР на случаи смерти от голода, опухания от недостатка хлеба и продуктов питания, а также употребление в пищу различных трав.
Приводим выписки из жалоб:
"Сейчас приходится голодать, из колхоза хлеба не дают, уже начинают с голоду умирать, работать не хочется ходить, да и никто не ходит и заставить не могут".
"Ваня Лазарев пришел с фронта раненый, было очень тяжело в отношении питания, и вот его сынишка принес зерно с поля, которое годовало в поле, намолотили и наелись, и вот как было семь человек — и все умерли. Сын у них на фронте был, когда узнал, что никого нет у него теперь родных, то очень переживал. Как тяжело они умирали, когда делали вскрытие им, то все кишки были изорваны. Ваня от гитлеровской пули остался жив, а тут так глупо от зерна, от хлеба умер".
"Плохо из-за хлеба, целыми днями приходится следить за хлебом, а как привезут, так жуть, что творится. Давят друг друга. А когда по целым неделям не бывает хлеба, в общем, начальство здешнее заелось; как говорится, сами сытые, а рабочие как хотят".
"Живем очень плохо. На работу ходим голодом. Из колхоза ни грамма не дают. С голоду придется умереть. Кушаем суп из травы".
"Хлеб нам не дают, его получают только ответственники. Нам уже надоело употреблять корни".
Жалобы населения органы власти часто характеризовали как "антисоветские настроения". При этом, как писал башкортостанский историк Марат Мигранов, причины распространения таких настроений объяснялись преимущественно "происками врагов", а в качестве "потенциальных носителей такого влияния, с точки зрения властей, выступали вернувшиеся в деревню фронтовики".
"Немало товарищей побывало в Румынии, Венгрии, Австрии и в Прибалтике, они видели там хуторскую систему, индивидуальное хозяйство, но не все оказались достаточно политически грамотными, чтобы разобраться и дать правильную оценку нашей действительности и действительности капиталистической", — цитировал Мигранов одну из докладных записок в органы власти.
Историк привел выдержки из письма в Башкирский обком ВКП (б) одного из бывших фронтовиков:
"Вернувшись на родину, я приступил к мирному труду, в твердой уверенности, что мне помогут наладить жизнь. Но жизнь показала иное. Я сразу же столкнулся с черствостью и равнодушием… И вот за то, что я четыре года честно стоял с оружием в руках за свою Родину, я вынужден сейчас вести полуголодное существование, обрекая детей на болезни, холод и голод... Одевать нечего... Но, если посмотреть, то увидишь, что люди получают все — и хлеб, и сахар, пряники и крупу — но для этого нужно быть или соответствующим начальником, или иметь так называемый блат. Люди сжились и на нас смотрят как на надоедливых мух".
Из спецсообщения НКГБ Башкирской АССР секретарю Башкирского обкома ВКП(б) по жалобам демобилизованных воинов Красной Армии и инвалидов Отечественной войны от 9 октября 1945 года:
"Отмечено прохождение писем с жалобами о нарушении закона, принятого XII сессией Верховного Совета СССР, "О демобилизации старших возрастов" и продолжают проходить документы с жалобами инвалидов отечественной войны на плохое снабжение и обложение их налогами.
Ниже приводим выписки из документов:
Давлекановский р-н, Сергопольский с/с, к-з "Коммунар", Кузнецов.
"Побыл бы ты дома, увидел бы все, что творится. Некоторым не мешает сыграть артиллерийский марш с автоматной дробью. Наша Армия восстановила порядок и на западе, и на востоке, но необходимо навести порядок в нашем тылу, а то очень много развелось мошенничества. Невесело нас принимали и провожают, лишь бы ушел из двери кабинета".
Давлекановский р-н, Ивановский с/с, п/о Ивановка, Кошелев К.И.
"Ехали мы неважно. Сказать всю правду, все, что было написано в газетах, далеко не так. Везли в товарных вагонах из-под угля, грязные, с питанием было неважно. Когда я увиделся с родными, то сразу дал оценку, как они жили, они рассказали, какие они переживали трудности и обиды со стороны местных властей, какие они делали искривления и перегибы советских законов и, конечно, если бы еще немного не пришел, так семья должна была погибнуть".
Нуримановский р-н, Нуриманово, Матвеева.
"Здесь кругом безобразие. Ходила в сельсовет и ругалась за маму, работает в колхозе, а хлеба не получает. Мне как демобилизованной выписали 8 кг муки и до сих пор не дают, даже разговаривать не хотят. Стращают судом".
Куюргазинский р-н, п/о. Отрада, Яковлев.
"Дорогой сынок, мы приближаемся к гибели. Если не хочешь покинуть родителей, то устрой нашу жизнь и не дай нам погибнуть. Я был на фронтах: в германскую и гражданскую войну, отечественную войну, был на трудовом фронте, где потерял здоровье и был демобилизован. Попроси начальников от моего имени, чтобы помогли нам"
Cт. Тавтиманово, Панев.И.
"Я инвалид 1-й группы, без посторонней помощи не могу существовать. Отец двух красноармейцев, своего дома не имею, а меня обложили сельскохозяйственным налогом — 848 рублей".
"ХЛЕБ ЕДИМ ИЗ ОДНИХ ЛИСТЬЕВ. НАВЕРНОЕ, УМРЕМ С НИХ"
В воспоминаниях людей, переживших в детстве послевоенный голод, приводятся многочисленные свидетельства о том, из чего чаще всего состоял их повседневный "рацион". Хуже всего приходилось жителям села.
— Мы жили в пригороде Уфы, у нас была корова, были овцы, — рассказал "Idel.Реалии" один из уфимцев 1940 года рождения. — А вот семье моей тети в Кушнаренковском районе было куда тяжелее. Вся скотина у них была отобрана. Не было ни молока, ни мяса; часто даже зерна не было. Летом они питались травой, а зимой — картошкой, которую удавалось вырастить на своем огороде.
Издание "Медуза" в 2017 году опубликовало серию воспоминаний жителей Татарстана и Башкортостана о том, чем питались многие люди в те годы.
— После войны стало еще хуже, — вспоминал житель Казани Вилур Шайхуллин. — Все друзья, соседи — все погибли, умерли от голода. Мы идем в лес и едим траву всякую, живот не выдерживает. У меня на глазах умер соседский парень — он во дворе мотался-мотался, держался за живот и тут же отдал концы. И таких случаев много было <…> В то время в школах не было ни буфета, ни столовой — ничего не было. Только две котлеты из гнилой картошки на весь день. Как-то в восьмом классе мы шли в школу из нашей деревни, все дети. Я остановился, думаю, посчитаю, сколько же нас человек — оказалось, 26. А десятый класс кончили трое. Все остались в оврагах по дороге лежать. 1947 год — это, конечно, не дай бог никому. Нас спасла корова — молоко и сметана были. И катык на улице в погребе держали. У кого молоко было — живы остались, у кого не было молока — все умерли.
"Основной едой первых послевоенных лет были лебеда и крапива, особенно ценился борщевик, — писала татарстанская исследовательница Альфия Галлямова. — Привычной картиной в домах рачительных хозяек была повсюду, где только можно, разложенная для сушки трава — припасы на зиму. Голод сказывался и на поголовье домашнего скота: его почти не осталось, так как нечем было кормить. Те, у кого все-таки имелась корова, были вынуждены разбирать соломенные крыши своих домов на корм скоту".
— Однажды маму пригласили на какую-то конференцию в Уфу, а мы жили в Гафурийском районе, — рассказывал родившийся в 1940 году уфимец Анатолий Крюков. — Она оставила записку сестре Светлане: "Картошку, муку, траву какую-то, лебеду сваришь, я приеду через три дня, все будет нормально". Приезжает, а я опухший от голода. Светка плачет: я, говорит, его кормлю-кормлю, а он все пухнет и пухнет.
Родившаяся в том же 1940 году жительница Салавата Фина Исмагилова в разговоре с "Медузой" отмечала, что их семья питалась в основном травами, сорняками и сгнившей картошкой.
— Мы переходили через [реку] Агидель и собирали дикий лук. Собирали мешками и летом ели. Его надо было измельчить, если есть — добавить молоко, если нет — добавить воду. Если получалось слишком жидко, ели как суп, если погуще, то как кашу. Еще собирали борщевик. Так и питались, больше ничего не было. После того как таял снег, мы собирали картофель, который оставался на полях колхоза с прошлого года. Это уже почти сгнившая картошка. Мы ее месили, как пюре, если была — добавляли соль, делали лепешки. Тогда мы не очищали картошку, прямо так клали в воду, потому что так еды больше. Потом сверху посыпали мукой — вот тебе и суп. Осенью мы собирали сорняки. Измельчали и делали из этого муку, она получалась черной-черной — и хлеб тоже выходил черный и кислый.
Зайтуна Кусяпова, еще одна жительница Салавата, вспоминала, как их — детей — гнали с колхозных полей, где они пытались собрать хоть какую-то еду.
— Весной 1947 года мы ходили по полям, искали гнилую прошлогоднюю картошку. Искали на своих полях, на колхозные нельзя было даже ступать — тебя тут же арестуют. Однажды осенью уже, после уборки урожая, мы пошли на поле — нас прогнали; то, что нашли — отобрали. Когда выпал первый снег — мы снова пошли на поле собирать колосья в подол, все равно же пропадут скоро. Но полевод все отнял. А ноги-то у нас красные от холода, руки тоже красные, я была в одном платье. И были тогда детьми — пять-шесть лет, а нас били за это плетью, гнали оттуда. И это за брошенные колосья.
— К нам иногда приходили просить помощи, — рассказывала жительница башкортостанской деревни Верхнесюрбаево Закия Ишарина. — Зашел один мальчик, очень маленький — и стоит у двери. Он не мог толком ничего сказать, сказал только, что собирает подать. Мама говорит: "Вот там есть немного картошки, дай ему хотя бы одну". Я взяла немытую картошку и отдала ему, он быстро взял ее и сразу начал грызть.
Такая же плачевная ситуация сложилась и в других республиках Поволжья.
— Весной бабушка всегда отправляла нас на поле, чтобы собирали гнилую картошку, — рассказывал бывший солист театра оперы и балета Удмуртии Юрий Смородин. — Из нее бабушка делала какие-то лепешки. А еще помню — я тогда еще в садике был — с маманей ездили на мясокомбинат. Там давали кровь. Бычью или коровью. Прямо в ведра наливали. И бабушки потом из нее делала котлеты — мясо же нужно было, а где ж его возьмешь.
Жительница Чувашии Светлана Дмитриева также вспоминала, что в послевоенные годы они "ходили по полям и собирали гнилую картошку, потом пекли из нее лепешки, ели и картофельный крахмал — это было очень вкусно".
Депортированный вместе с родителями в Марийскую АССР крымский татарин Нариман Гафаров рассказывал, что на их семью из пяти человек "давали по карточкам 600 граммов хлеба".
— В основном ели грибы и ягоды, — вспоминал бывший спецпоселенец. — Лето прошло быстро, наступила зима, начался голод. В трех километрах от нас, в лесу на территории Чувашии, был большой лагерь заключенных и городок офицеров НКВД. Жили они с семьями в отдельных домиках. Каждое утро они выбрасывали тазики с ночными отходами, и мы, дети, утром рано бегали туда собирать картофельные отходы, их промывали, варили и ели. Зимой я часто, почти через день-два, ходил за 12 километров в колхоз получше и просил картофель: кто даст, а кто и нет. Обходил около 40 дворов, вечером возвращался поздно, имея пять-шесть картофелин. Мать помоет, пропустит через терку из консервной банки, вскипятит в воде и накормит нас.
Исследователь из Мордовии Николай Горячев приводил выдержки из писем сельских жителей республики за 1946 и 1947 годы:
- "Сейчас подошла весна, распускаются листья, и мы переходим на подножный корм. Хлеб едим из одних листьев. Наверное, умрем с них" (из письма Д. А. Калабаевой, с. Сабанчеево Атяшевского района).
- "Дорогой мой сыночек Коля! Я замираю с голода, нет ни хлеба, ни картошки, и не знаю, где что брать. Продать нечего, заработать негде и некому… на огородах все посохло, ныне будет большая голодовка. Если есть у тебя деньги, то пришли, я совсем замираю с малыми детьми с голода. Сама болею, есть нечего, вся распухла" (из письма П. А. Судаковой, с. Токмово Майданского района).
- "Живем мы ничего, но очень уж над нами издевается местная власть. Прошлый год отобрали картофель, а нынешний год взяли орехи и лыки. Мы, Ваня, за ними ходили голодные, а все же собирали на расход, они приехали шесть человек, изломали в избе окно, зашли в него, и все взяли, а если что им скажешь, они и сами побьют" (из письма Е. П. Коньковой, с. Козловка Инсарского района).
РЕЗКИЙ РОСТ ЗАБОЛЕВАЕМОСТИ И ЭПИДЕМИЙ ВСЛЕДСТВИЕ ГОЛОДА
Массовый голод неизбежно приводил к росту различных заболеваний, которые нередко перерастали в эпидемии.
"В пищу начинают употреблять всевозможные суррогаты: жёлуди, всевозможные травы, кору деревьев, — отмечал самарский исследователь Александр Репинецкий. — Организм, ослабленный постоянным недоеданием, не мог сопротивляться болезням, прежде всего, инфекционным, что привело к росту заболеваемости. Особо тяжёлое положение сложилось в конце зимы-весной 1947 года, когда были подъедены немногочисленные запасы продовольствия. После схода снега на обнажившихся полях колхозники начали искать оставшееся с осени зерно (просо, пшеница, рожь, гречиха), чтобы употребить его в пищу, что привело к массовому заболеванию септической ангиной".
Историк Вениамин Зима писал, что весной 1947 года руководство Саратовской и Горьковской областей, а также Башкирской, Мордовской, Татарской автономных республик сообщало, что "во многих сельских районах имели место заболевания населения алиментарной дистрофией".
"Многие сельские жители находились в тяжелом состоянии, требовавшем немедленной госпитализации, — отмечал Зима. — Слабая сеть лечебных учреждений, существовавшая в то время, не могла обеспечить прием всех больных. Советская медицина столкнулась с тем, что не хватало медикаментов, питания, оборудования".
По данным исследователя Владимира Ломшина, весной 1947 года в Мордовии дистрофией "болело 1 003 человека, ослабленных было 232, госпитализирован 161 человек".
Вениамин Зима писал, что голод толкал людей к сбору неубранного и находившегося в поле под снегом зерна, из-за чего вновь резко выросло количество заболеваний септической ангиной.
"Десятки тысяч больных были учтены в Горьковской, Куйбышевской, Курганской, Челябинской, <…> Саратовской, Чкаловской областях, Башкирской и Удмуртской автономных республиках; <…> в 1947 году по сравнению с 1946 годом заболеваемость и смертность от АТА (септической ангины) возросла в 3-4 раза", — приводил такие данные Зима.
Исследовательница Надежда Кузнецова отмечала, что "уже в декабре 1946 года руководители нижневолжских областей получили сведения о голоде, начавшемся в сельских районах, а зимой и весной 1947 года — о заболеваниях дистрофией и вызванной ею смертности в городах".
"За 1947 год в Нижнем Поволжье умерло на 14,2 тыс. человек, или на 39,1%, больше, чем в 1946 году, в том числе в Астраханской области — на 85%, Саратовской — на 24%, Сталинградской — на 46,4%, — такие данные приводила Кузнецова. — Все это позволяет условно считать, что послевоенный голод унес в областях Нижней Волги около 16 тысяч человеческих жизней — или 0,4% от общей численности населения".
За алиментарной дистрофией и септической ангиной начались эпидемии сыпного и возвратного тифа, чему способствовала, по мнению историка Зимы, миграция населения вследствие голода.
— Голод тех лет, как и предыдущие, непосредственно коснулся моей семьи, — рассказал "Idel.Реалии" башкирский историк Азамат Рыскильдин. — Мой дед был горновым на Баймакском медеплавильном заводе, отливал медь и, конечно, заработал астму — профессиональное заболевание горновых. Ему полагалась после войны путевка в Крым, чтобы лечить легкие. Но, поскольку был голод, он взял деньгами и купил продуктов. Дети выжили, а он — нет.
В целом, по оценке Вениамина Зимы, в 29 республиках, краях и областях, в том числе и в городах России, в 1947 году наблюдался высокий рост смертности, вызванный голодом и его последствиями. По данным историка, в Ульяновской области количество умерших было вдвое больше, чем в 1946 году, а в Молотовской, Сталинградской областях, Башкирской и Коми АССР количество умерших в 1947 году было на 70-80% больше, чем годом ранее.
"Можно предположить, что в период с 1946-го по 1948 год [в СССР] умерло от голода более 1 млн человек", — писал Зима. Он указывал, что вследствие голодания переболели дизентерией, диспепсией, пневмонией и др. около четырех миллионов человек, среди которых было еще около полумиллиона умерших".
"Ухудшение демографической обстановки в 1946-1948 гг. почти полностью нивелировало первую послевоенную компенсаторную волну рождаемости", — отмечал историк.
"ВТОРОЕ РАСКУЛАЧИВАНИЕ"
Вениамин Зима, описывая события второй половины 1940-х годов, происходившие в советской деревне, назвал их "вторым раскулачиванием".
"Второе раскулачивание в миниатюре основными чертами повторило раскулачивание [19]30-х годов: насильственное изъятие зерна, усмирение голодом, наращивание госзапасов и экспорта хлеба, высылка непокорных в отдаленные края", — писал Зима.
Он отмечал, что после войны в Совет по делам колхозов при правительстве СССР "поступало много писем с предложением о коренном изменении системы организации труда".
"Председатели колхозов из Кировской области, сообщив о том, что после заготовок 1947 года хозяйства снова остались без хлеба, предлагали уменьшить хлебопоставки, налоги, гарнцевый сбор (плата за помол и переработку в крупу зерна, взимаемая в натуральной форме всеми государственными, кооперативными и колхозными мельницами — "Idel.Реалии"), натуральную плату государству за работу МТС (машинно-тракторной станции), меньше продавать за границу, чтобы оставлять колхозам и колхозникам потребное количество хлеба", — приводил пример историк.
Однако, как писал Зима, "вместо того, чтобы дать колхозам и совхозам возможность самим решать хозяйственные вопросы и право распоряжаться хотя бы частью произведенной продукции, как единственно верный путь выхода из нищеты, правительство вновь пошло на применение устрашающих мер, чтобы силой заставить людей бесплатно трудиться в колхозах и совхозах, изымать в пользу государства всю произведенную ими продукцию и под угрозой ареста платить непомерные налоги".
Второго июня 1948 года Президиум Верховного Совета СССР принял секретный указ "О выселении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни". Документ приняли по причине того, что после окончания войны с каждым годом росло количество колхозников, которые не вырабатывали даже обязательный минимум трудодней.
"Трудодень" — в период с 1930-го по 1966 год мера оценки и форма учёта количества и качества труда в колхозах с последующим безденежным обменом на сельскохозяйственную товарную продукцию. В СССР действовал обязательный минимум трудодней в год для трудоспособного колхозника. В апреле 1942 года постановлением Совнаркома СССР и ЦК ВКП (б) обязательный минимум трудодней на время войны был увеличен.
Так, в Поволжье и на Урале, в том числе в Горьковской, Кировской, Молотовской, Свердловской областях, в Коми и Марийской АССР, он составил до 100 трудодней в году, в других регионах, в том числе в Башкирской АССР, обязательный минимум был повышен до 120 трудодней в году. Для подростков-членов семей колхозников в возрасте от 12 до 16 лет минимум был определен в размере не менее 50 трудодней в году. За невыполнение обязательного минимума колхозников предписывалось карать по приговору суда исправительно-трудовыми работами на срок до шести месяцев.
Исследовательница Равиля Хисамутдинова приводила следующие данные: в 1946 году в Челябинской области не выработали обязательного минимума трудодней 3 085 колхозников (из них осуждены 627 человек), в 1947 году — уже 9 226 человек, то есть 8,3% от общего количества трудоспособных колхозников. По её же данным, в 1947 году в колхозах Чкаловской области не выработали обязательного минимума трудодней 33 229 человек, в 1948 году — уже 41 814 трудоспособных.
"В 1948 году в колхозах Башкирии число трудоспособных мужчин и женщин, выработавших меньше обязательного минимума трудодней, составляло 76 921 человек, подростков — 24 071, — отмечала исследовательница. — Число трудоспособных мужчин и женщин, не выработавших ни одного трудодня, — 3 497 человек, подростков — 27 533".
Вениамин Зима писал, что для реализации указа "в села были направлены сотни работников", "подготовкой и проведением колхозных собраний руководили секретари райкомов партии и председатели райисполкомов", а "для предотвращения возможных покушений с целью мести на жизнь колхозного актива со стороны "антисоветски настроенных лиц и родственников выселяемых" к делу подключились органы внутренних дел и государственной безопасности".
По приговору выселяли на восемь лет. После собрания, отмечал Зима, приговоренных, чтобы те не сбежали, "сразу арестовывали" и "до отправки в места поселения, в ожидании заявок МВД на рабочую силу, держали на сборных пунктах и в камерах предварительного заключения".
"В первую очередь пострадали те, кто выражал недовольство творившимся в колхозах произволом: разоблачал действия членов правления колхоза, нарушавших устав сельскохозяйственной артели, открыто выступал с критикой действий местных руководителей", — указывал историк.
Исследовательница Равиля Хисамутдинова приводила статистику проведенных собраний по некоторым регионам Поволжья и Урала.
"Больше всех колхозных собраний по применению указа было проведено в Чкаловской (ныне — Оренбургской) области — в 10,5% колхозов и Челябинской — в 10,6%, меньше всего в Курганской — в 1,9% и Свердловской — в 2,9% колхозов, — писала исследовательница. — В Башкирии было проведено в 5,5%, Молотовской (ныне — Пермском крае) [области] — в 5,9% и в Удмуртии — в 4% колхозов".
Хисамутдинова отмечала, что "собрания предписывалось проводить в тех колхозах, где трудовая дисциплина была относительно хорошей, так как боялись, что если проводить собрания в колхозах с плохой дисциплиной, то указ не пройдет".
Всего, согласно исследованию Хисамутдиновой, "было отправлено в Сибирь из Урала 1 596 человек, вместе с ними выехало добровольно 819 членов их семей".
"Больше всего было выслано из автономных республик: из Башкирии — 397 человек (из них колхозников 345 и единоличников 52) и из Удмуртии — 320 человек (из них 162 колхозника, 158 человек околоколхозного населения), меньше всего из Курганской области — 38 (из них колхозников 31) и из Свердловской области — 101 человек, почти одинаковое количество из Молотовской — 276, из Чкаловской — 252 и из Челябинской — 212 человек (из них колхозников 154 и единоличников 58)".
Исследователь Владимир Ломшин отмечал, что "к 1 сентября 1948 года из Мордовии на спецпоселение было отправлено 473 человек, из них: мужчин — 283, женщин — 190".
Из справки в ЦК ВКП(б) о принятых мерах по выполнению Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. "О выселении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный паразитический образ жизни" от 12 января 1949 г.:
"По состоянию на 31 декабря 1948 года в Башкирской АССР проведено 200 общих собраний колхозников и 41 собрание граждан сел с обсуждением и применением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 года.
Общие собрания колхозников проведены во всех 63 районах <...>. Общие собрания граждан сел проведены в 24 районах <…>. Общими собраниями колхозников и граждан сел вынесено 342 приговора на выселение 345 колхозников и 52 человек единоличников <…>. В некоторых районах райкомы ВКП (б) и исполкомы райсоветов в применении Указа допустили серьезные ошибки и недостатки. В 23 районах общими собраниями колхозников и граждан сел были вынесены приговоры на выселение лиц, не подпадающих под действие указа, в количестве 47 человек.
Заведующий сельхозотделом Обкома ВКП(б) (Еркеев)".
Как отмечал историк Вениамин Зима, "важнейшей составной частью второго раскулачивания являлось налоговое давление на крестьян".
"Постановлением Совмина СССР от 30 марта 1948 года и указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 и 15 июня того же года <…> размер налога, при тех же источниках и нормах доходности, повысился в 1948 году по сравнению с 1947 годом на 30%", — писал Зима, добавив, что на единоличников и бывших колхозников налоги по новому закону возросли вдвое.
Историк констатировал, что "если до указа оплата налога проходила с невероятными трудностями и стоила колхозникам и единоличникам последних натуральных и денежных средств, то после повышения большинству своевременный расчет стал не по плечу". По словам Зимы, "в таких случаях шли на крайние меры — сокращали поголовье скота, площади посевов, вырубали фруктовые деревья".
"Указ от 2 июня 1948 года дал властям возможность запугать людей и беззастенчиво грабить деревню, с помощью репрессий проводить изъятие всей сельскохозяйственной продукции, произведенной колхозами и совхозами. Параллельно велось налоговое удушение хозяйств. Вследствие экономического разорения общественного и личного сектора деревенское житье оказалось невыносимым. Началось массовое бегство крестьян из деревни", — резюмировал Вениамин Зима.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
